Почему Дальний Восток не любит Москву и варягов?

На Дальнем Востоке, а именно в южной, самой населенной и развитой его части, происходит что-то необычное для современной России. Уже почти месяц продолжаются акции протеста, спровоцированные арестом хабаровского губернатора Сергея Фургала. Можно обсуждать число участников этих демонстраций и механизм их организации (как и само существование какого-либо организатора), но факт есть факт: в крупнейших городах региона — Хабаровске, Владивостоке, Южно-Сахалинске, Комсомольске-на-Амуре и Уссурийске — во время эпидемии коронавируса и настоятельных рекомендаций оставаться дома люди выходят на улицы. Выходят те, чьим губернатором был арестованный Фургал, но выходят и жители других регионов, правда, в заметно меньшем количестве.

В Хабаровске митингуют тысячи людей (в самых многочисленных акциях участвовали, по разным оценкам, от 10 000 до 55 000 человек), в других городах — где сотни (на пике около 1000 человек в Комсомольске-на-Амуре и 300 во Владивостоке), а где десятки человек. Но и этого хватает, чтобы весь регион слился в глазах внешних наблюдателей в единую территорию протеста.

За два года руководства регионом у арестованного хабаровского губернатора не было особых экономических достижений, впрочем, не было и провалов. Он талантливый популист: сократил себе зарплату «в разы», демонстративно избавился от принадлежавших администрации дорогих автомобилей и публично разносил чиновников. Он много общался с простыми людьми и чем-то напоминал в этом раннего Бориса Ельцина, возглавившего Москву на заре перестройки. В сети можно без труда найти много видео, где Фургал говорит с народом на одном языке — пусть даже это штампы и банальности. Арестованный губернатор, коренной дальневосточник, стал олицетворением регионального противостояния политике Москвы. И демонстрации в других дальневосточных городах в поддержку руководителя другого региона, пусть и соседнего, подталкивают к поиску более общих, чем народная любовь к Фургалу, причин выплеснувшегося недовольства.

Не претендуя на исчерпание темы, я расскажу три истории, каждая последующая из которых вырастает из предыдущей, наследуя условия, которые формируют сценарий региональной политики.

История первая. Наследие смутного времени

Внешние губернаторы, «варяги», не задерживаются на Дальнем Востоке долго. Впервые в современной истории мы увидели это еще в начале 90-х годов. Романтики либерализма и рыночных реформ — Владимир Кузнецов в Приморье и Валентин Федоров на Сахалине — быстро утратили власть, за ними пришли крепкие местные хозяйственники и бывшие партийные работники. Хабаровский край ещё в 1991 году возглавил Виктор Ишаев, в Приморье в 1993 году Евгений Наздратенко сменил Кузнецова. Сплотив вокруг себя большую часть региональной элиты, эти губернаторы получили с молчаливого согласия Москвы свободу рук в своих регионах в обмен на политическую поддержку президента в переломные политические моменты, которых в 90-х было немало. Эти губернаторы позиционировали себя государственниками, отстаивающими на далекой окраине интересы всей страны, противостоя «на месте» разрушительной политике столичных реформаторов.

Противоречие между уверенностью в огромном экономическом потенциале Дальнего Востока и обескураживающей реальностью находило свое объяснение в непонимании Москвой интересов и возможностей этого региона.

Например, Наздратенко «отстаивал» территориальную целостность России, публично выступая резко против официальной линии президента Ельцина на завершение демаркации российско-китайской границы (СНОСКА Речь о демаркации восточного участка границы, проведенной в 1992 — 1999 годах согласно соглашению с КНР, которое было подписано ещё в мае 1991 года. Соглашение предусматривало уточнение границы, в ходе которого Китаю должно было отойти примерно 1500 гектаров территории Приморского края). Он первым из губернаторов демонстративно отказался в 1996 году подписывать договор о разграничении между центральными и региональными органами власти полномочий и предметов ведения, за которые боролись в то время российские регионы, стремясь уравнять свои права с национальными республиками. Ему нужен был не договор, а упрочение авторитета губернатора-государственника.

Зато на президентских выборах 1996 года Наздратенко, как и Ишаев, задействовали все имевшиеся у них ресурсы для обеспечения победы Ельцина. «…То, что я поддерживал Ельцина, очень сильно ударило впоследствии по моему авторитету», — напишет потом Ишаев в своей книге, само название которой заслуживает внимания — «Особый район России». Сейчас это трудно представить, но в то время не президент обеспечивал губернатора политическим капиталом, публично заявляя о его поддержке, а ровно наоборот – губернаторы как бы одалживали свой политический капитал президенту в обмен на скудные финансовые вливания и свободу рук.

Люди же, тем временем, зарабатывали на жизнь и выживание (а кто-то — и на первоначальный капитал), используя открывшиеся возможности региона — на приграничной торговле, ввозе подержанных автомобилей и полулегальной (а чаще нелегальной) эксплуатации природных богатств региона, главные из которых — лес и рыба.

Так в девяностые годы убежденность местных жителей в том, что интересы Москвы и Дальнего Востока не совпадают и что столица этих интересов не понимает, стала едва ли не главным слагаемым политики дальневосточных регионов. Тогда же сформировался образ канонического «хорошего» губернатора — защитника региона от центральной власти, от Москвы.

История вторая. Несостоявшийся переход

Эти противоречия отошли на второй план с середины 2000-х гг., когда популярность президента и наполненная нефтедолларами федеральная казна позволили Москве медленно, но последовательно превратить региональных хозяев в назначенных управленцев-проводников политики Центра на местах.

Начало было очень осторожным. Ишаев был выведен из игры в три хода: сначала в 2009 году стал полномочным представителем президента в Дальневосточном федеральном округе, затем полпредом и министром по развитию Дальнего Востока, а потом переместился в Совет безопасности. Избранный в 2001 году приморский губернатор Сергей Дарькин оставил должность лишь в 2012 году, став затем замминистра регионального развития.

Параллельно с усилением политического контроля и запуском больших федеральных строек на Дальнем Востоке

Москва стала контролировать и ограничивать ту местную деятельность, которая противоречила долгосрочным интересам государства, но была важным источником благосостояния местного населения.
Ввозные пошлины на подержанные японские автомобили повышались не только ради поддержки АвтоВАЗа, но и в интересах японских автопроизводителей, которые размещали свои заводы в европейской части России. Главными пострадавшими были десятки тысяч дальневосточников, занятых в автомобильном бизнесе и смежных сферах. Протесты, охватившие Владивосток в 2008-2009 годах, видела вся страна. Другое решение центра — повышение пошлин на экспорт необработанного леса — ударило по доходам местных лесозаготовителей. Такие решения фактически подкрепляли ощущения многих дальневосточников, что интересы государства и жителей Дальнего Востока объективно разнятся и с трудом приводятся к общему знаменателю, и их список можно продолжать.

Вполне возможно, что это была стратегически правильная политика, эффект от которой в будущем превзойдет понесенные социальные и политические издержки. Но для проведения такой линии на Дальнем Востоке нужен назначаемый сверху и при этом административно сильный губернатор, который бы действовал без оглядки на местные элиты и общественное мнение. Но в 2012 году по соображениям большой политики — переориентации растущего общественного недовольства с центрального на региональный уровень власти — выборы губернаторов были возвращены. И это было сделано в условиях, когда центр был не готов принять реальный выбор населения. В сегодняшнем контексте возвращение выборов губернаторов выглядит явно ситуативным решением с непросчитанными последствиями. Представим на минуту, что Фургал был бы назначенным, а не выбранным губернатором — тогда для протестов в Хабаровске просто не было бы повода: президент назначил — президент снял.

На Дальнем Востоке общественное недовольство проецируется на отношение к Москве. Общая усталость от одних и тех же лиц в федеральной политике накладывается на местную специфику, и в результате люди готовы проголосовать за кого угодно, лишь бы это не был ставленник власти. В 2018 году, когда в Хабаровском крае во втором туре уверенную победу одержал кандидат от ЛДПР Фургал, в Приморье едва не победил член КПРФ, бизнесмен Андрей Ищенко. Результаты выборов были отменены, а к повторным Ищенко не допустили. Теперь же хабаровские события вызвали резонанс в Приморье во многом потому, что без малого два года назад люди здесь прошли через подобную историю. При этом сами личные и профессиональные качества оппозиционных кандидатов, не говоря уже об их программах, имели мало отношения к выбору избирателей, главное — что они другие, «не власть».

История третья. Возвращение 1990-х

Возвращение девяностых — похоже, именно это мы наблюдаем в последние два года на Дальнем Востоке.

С этой территории начинается постепенная реставрация сильной региональной власти и пока малозаметное смещение политических ресурсов в отношениях Москва — губернаторы в пользу последних.
Модель потешных губернаторских выборов, при которой заранее выбранные в Центре кандидаты лишь получают одобрение избирателей на местах, рушится на наших глазах. Страховочные механизмы срабатывают откровенно плохо, так как выигравшего выборы на протестной волне губернатора уже нельзя отстранить от должности без широкого общественно-политического резонанса. Формулировка «в связи с утратой доверия» быстро теряет свою убедительность, если люди в регионе не доверяют власти в Москве. Реальные причины отстранения мало кого интересуют.

В Приморском крае власть быстро перехватил Олег Кожемяко, который установил национальный рекорд по количеству возглавлявшихся им в разное время регионов (четыре) и стал примером горизонтального перемещения региональных руководителей и чиновников, к которому стремилась, но не смогла обеспечить федеральная власть в период назначения губернаторов. Хотя Кожемяко, похоже, такой один на весь Дальний Восток, его пример показателен. В результате неудачной попытки Москвы провести через выборы в Приморье Андрея Тарасенко регион в итоге возглавил местный влиятельный политик (Кожемяко начинал как депутат заксобрания Приморского края) и бизнесмен (хозяйственник, как сказали бы в начале девяностых) — «я вернулся домой», как сам Кожемяко скажет об этом в сентябре 2018 года.

В Приморском крае власть быстро перехватил Олег Кожемяко, который установил национальный рекорд по количеству возглавлявшихся им в разное время регионов (четыре) и стал примером горизонтального перемещения региональных руководителей и чиновников, к которому стремилась, но не смогла обеспечить федеральная власть в период назначения губернаторов. Хотя Кожемяко, похоже, такой один на весь Дальний Восток, его пример показателен. В результате неудачной попытки Москвы провести через выборы в Приморье Андрея Тарасенко регион в итоге возглавил местный влиятельный политик (Кожемяко начинал как депутат заксобрания Приморского края) и бизнесмен (хозяйственник, как сказали бы в начале девяностых) — «я вернулся домой», как сам Кожемяко скажет об этом в сентябре 2018 года.

В Хабаровском крае сейчас просто нет такой фигуры из местных и назначение Михаила Дегтярева выглядит скорее компромиссом в пользу партии, чем стратегическим решением по ситуации в самом регионе.

Политика превращения губернаторов в технократов-проводников решений Москвы на местах, проводившаяся в первое десятилетие 2000-х, рассыпается в условиях роста протестных настроений, а на горизонте вновь появляется фигура «хозяина» территории, лояльного центру лишь условно, но способного удержать ситуацию под контролем в критические моменты.

Сможет ли назначенный президентом внешний человек убедительно погасить протесты, выиграть выборы и удержать власть в Хабаровском крае? От этого, на мой взгляд, зависит только ускорение или замедление начавшегося процесса регионализации российской политики, но не само направление движения.

Анатолий Савченко,
Историк, старший научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока Дальневосточного отделения РАН, занимается исследованиями по истории региональной политики России на Дальнем Востоке