Мнение: Еще про Кременчуг

Зинченко Ю.П. – он почти не меняется

Я порылся в памяти – что-то у меня связано с Кременчугом… Точно – я ж туда ездил! Давно, еще когда был студентом, очень ненадолго, да и по весьма странному поводу – на суд. Причем в том суде я участвовал вместе с… нынешним деканом психологического факультета МГУ, профессором, доктором психологических наук и член-корром Академии наук (или Академии ПедНаук, я в них путаюсь) Юрием Петровичем Зинченко. Тогда, впрочем, он не был никаким профессором, а был шустрым парнем Юрой, который к тому ж учился на курс или два младше, поэтому я к нему относился малость снисходительно.

Дело было еще при СССР, в 1989… нет, 1990 году. Я учился на 4 курсе, и ехать вдруг в Кременчуг мне предложили совершенно неожиданно посреди учебного года. Ни в какой Кременчуг я не собирался, да и повод был какой-то дикий: мне рассказали, что это родной город одного студента то ли с третьего, то ли со второго курса, он туда поехал типа на зимние каникулы – ну и как-то вечером, видимо, по пьянке, устроил что-то типа дебоша, разбил витрину в магазине и полез туда, чтобы надеть шапку. А время было позднее – черт знает, может, ему холодно было, голова замерзла.

Почему на меня вышли? А я был председателем факультетского НСО (Научного Студенческого Общества), и тот деятель, по имени кажется Саша, как еще выяснилось, буквально перед отъездом на каникулы написал некую прорывную работу, типа об устройстве человеческой психики в контексте обустройства Вселенной – и передал ее как раз Зинченко, чтобы тот передал ее мне. А Зинченко, конечно, все забыл, но когда пришла дурная весть с Украины – вспомнил и о работе, и обо мне.

Зинченко был у них комсоргом курса. Хотя план «спасать парня» придумал вроде бы все-таки не он, а очень энергичная женщина, работавшая куратором их курса от деканата (да, такие были порядки на психфаке в мое время, не знаю уж, как сейчас, при Зинченко). Видимо, сначала у них был план поехать в Кременчуг вдвоем – выступать «общественными защитниками» на суде, где бедового парня как раз собирались судить за ущерб социалистическому имуществу – разбитую уличную витрину и покушение на кражу шапки, плюс хулиганство. В общем, светило ему реально года два, и об МГУ он мог бы забыть навсегда.

Поэтому лихая парочка – кураторша и комсорг – сообразили, что вдвоем они могут не произвести должного впечатления, и пошли ко мне. Зинченко – вот это точно была его идея – решил, что парню надо создавать реноме «по научной части», типа, если его посадить, то советская наука понесет невосполнимую утрату; и тут я уже подходил как нельзя лучше – поскольку был не только председателем НСО, но и главой УВК факультета! Вы спросите, как я, при своем вечном вольнодумстве, занимал такие невероятные должности (не приносившие, впрочем, ничего, кроме сомнительного «почета»)? Конечно, ни в какое другое время – ни раньше, ни позже – мне б такое не светило (я в то время уже и комсомольцем не был, и от «военной кафедры» отказался) – но это был 1990-й год, и этим всё сказано.

Так что моя речь, по мысли Зинченки, должна была прозвучать на суде в неведомом никому из нас Кременчуге особо весомо. Приехал целый Научный Председатель (даром что молодой!) из самого МГУ – и просит за родного кременчугского хулигана! Типа, он будущее светило науки, берем его на поруки! План должен был сработать.

Оставалось уговорить Ротшильда… То есть меня. Некоторая проблемка заключалась в том, что я весьма смутно представлял себе своего будущего подзащитного, особенно по научной части – а если точно, то не представлял его совсем. Отметиться в нашем «научном обществе» он явно не успел. Работу я его пролистал; ну да – в пользу юного гения говорило уже то, что он вообще написал целых 20 страниц, когда его никто к этому не принуждал, и наполнил их абстрактными рассуждениями, в которых черт ноги сломит: по крайней мере СКЛОННОСТЬ к научной деятельности проявлялась явно (хотя мои уже тогда не в меру циничные друзья с курса наверняка бы возразили, что проявляться у парня вполне могла склонность не столько к науке, сколько к шизофрении – бич, если честно, многих подающих надежды с нашего замечательного факультета).

Но я ни тогда, ни даже сейчас не был так циничен. В Кременчуг ехать все равно не очень хотелось – но, с другой стороны, ради правого дела… спасти своего брата – студента… Как тут отказать? И мы поехали. Поездом. Благо, деньги на билеты кто-то дал – то ли деканат, то ли профсоюз.

В дороге я ближе рассмотрел будущего Юрия Петровича. Честно говоря, я бы ни за что не догадался, что передо мной будущий декан моего же факультета. Юра был такой классический украинский хлопец, такой, знаете – с обезоруживающей крестьянской хитрецой и неуловимо мягким южнорусским (или южноукраинским?) говором. Про таких говорят «простодушный хитрец». Леонида Быкова помните? Комэска Титаренко? Вот это был точно такой типаж – причем, мне кажется, Юра знал, какое впечатление он производит, и старался именно это впечатление и производить. Мягкая, южная, обволакивающая украинская манера общения – она ведь всегда производит бронебойное впечатление на русского – зажатого, угрюмого и северного – человека. ПроизводиЛА…

Мне вообще казалось, что Юра говорит чуть ли не на суржике. Каково ж было мое удивление, когда несколько лет назад я узнал, что «тот самый Зинченко» теперь считается… одним из главных специалистов в стране по Лакану и вообще французскому постструктурализму! Нет, не мог я даже предположить, что эта его милая крестьянская хитреца окажется столь всепобеждающей.

В общем, доехали мы до Кременчуга (долго ехали, помню – чуть не сутки), добрались до суда, все по очереди произнесли прочувствованные речи (я особо упирал на невероятную перспективность научных воззрений своего коллеги-студента)… и не зря. Суд удалился на совещание и дал условно. Вечером я просил всех отвести меня к «той самой» витрине, которую могучим ударом сокрушил наш подзащитный; нас сопроводили на центральную улицу, но нужной мы, кажется, так и не нашли. В целом Кременчуг я запомнил смутно, и больше там ни разу не бывал (хотя по Украине поездил с тех пор много). Парень вернулся на психфак, приходил пару раз на заседания НСО – но потом наступил 1991, всё закружилось… в общем, не знаю, по-моему, факультет он все ж так и не закончил. А Кременчуг у меня ассоциировался как у большинства русских – в основном с военным грузовиком, со знаменитыми КрАЗами.

И тут про него нам всем снова напомнили – и самым мерзким образом. Сгорел Торговый центр, выступил Зеленский, выступила «семерка», в обстреле и гибели мирных жителей обвинили Россию. Мою страну. Второй раз я прилетел в Кременчуг идиотской ракетой.

Я посмотрел оправдания, которые лепят по этому поводу МО РФ и наша пропаганда. Что поражает: они не отрицают удара по городу. Все «просто» упирают на то, что цели ударить конкретно по ТЦ «типа не было» – били, мол, по некоему заводу, а ТЦ если и загорелся, то случайно. Другими словами, суть оправдания – «Мы не нарочно».

Детский сад какой-то. При этом все – и КолонелКассад, и RT, и какой-нибудь Мардан – все подают дело так, как будто «плохо» – это только если целили нарочно в Торговый Центр. Как бы подразумевается, что обстрелять тяжелыми ракетами завод, находящийся в мирном городе на территории чужого государства, С КОТОРЫМ РОССИЯ НЕ НАХОДИТСЯ В СОСТОЯНИИ ВОЙНЫ – это чуть ли не в порядке вещей, норма, «а как иначе» и «тут вообще не о чем говорить».

Надо полагать, что если какая-нибудь, скажем, Япония завтра возьмет и обстреляет тяжелыми фугасами какой-нибудь завод в Петропавловске-Камчатском – мы тоже лишь спокойно пожмем плечами. Типа – «а чё? Это ж завод обстреливали. Завод – это ж нормально, когда обстреливают».

Да и даже если в результате обстрела завода в Петропавловске загорится какой-нибудь ТЦ (или поликлиника, или цирк, или ДК) – тоже, в общем, не будет повода для возмущения: японцам надо будет только сказать, что это произошло «случайно», а целили-то они вовсе не туда. «Повинную голову меч не сечет». Ну, попали малость правее (или левее). Бывает.

Суд тогда в Кременчуге нашего соученика пожалел. Эти скоты не жалеют никого.

Источник: Размышления вольного социолога