Осколки смытой жизни

Бытие российских «утопленников»: верь, бойся, проси. После разрушения Каховской ГЭС вспоминаем крупные аварии.

Саяно-Шушенская ГЭС. Ноябрь 2009. Ликвидация последствий катастрофы. Фото: Алексей Тарасов / «Новая газета»

В ночь с Духова дня разрушена дамба Каховской ГЭС. Возможности писать, что переживают люди в Украине, нас лишили.

Напишем о том, что переживали люди в РФ — когда их родину, их дома, школы, огороды, церкви, родные могилы смывало и затапливало. При всей непохожести обстоятельств. В Херсонской области река через некоторое (непродолжительное) время войдет в русло. В РФ отнятую родину ни отвоевать, ни отбить. Она скрылась под водой, и это если не навсегда прощание, то надолго, поскольку затопило родину в результате не разрушения плотин, а их воздвижения. Планы по строительству новых ГЭС продолжают в РФ рассматриваться и постепенно, пусть теперь несколько замедленно, реализовываться.

Что происходит при таких событиях с людьми? Это особый подвид, в России, в Сибири они себя называют «утопленники», и перекличка с сурковским «глубинным народом» здесь не случайна.

Эти заметки не о сиюминутном — о долговременных последствиях.

Енисейская сальса

Анна Прокопьевна каждый год на Троицу, предшествующую Духову дню, шла не в церковь, а ехала к полудню на остров Отдыха, что в центре Красноярска между левым берегом и, соответственно, правым. Один раз (еще в нулевые) я ее повез туда сам.

«Еще одна утопленница приехала, здравствуй, дорогая», — ее встречали две подруги ее возраста, одна держала за руку мальчика лет семи. Анна Прокопьевна расцеловалась с ними, зашептала, заплакала. Отъехал под деревья, заглушил машину. С автобусной остановки, издалека улыбаясь, к их компании подходили все новые люди — в основном старше 50, нарядные, некоторые с внуками, все с пакетами и сумками. Подъезжали и на машинах. Целовались, обнимались, мужики с ходу разливали по пластиковым стаканчикам за встречу.

Старшие из этих людей знакомы с детства.

Их родные деревни затопили при строительстве Красноярской ГЭС. И они, осколки смытой жизни, ежегодно встречаются здесь, на берегу, чтобы поговорить о веревке в доме повешенного. Жители «сибирской Атлантиды», как патетически сказал Иван Тихонович, их предводитель.

Он и повел собравшихся подальше от асфальта, к Енисею.

Анна Прокопьевна — из большого села Медведево (оно с петровских времен). Колхоз «Первый луч», рядом, в Большой Теси, тоже затопленной, родился Константин Устинович Черненко, недолго правивший эсэсэсэром. Над ними сейчас зеркало Красноярской ГЭС, Убейский залив, в отравленных водах которого на самой поверхности, наполовину высунувшись, плавают полудохлые глистастые лещи. Пару раз приходилось там спьяну купаться. Толстые мерзкие рыбы легко ловились: подплываешь к ним и хватаешь. Закидывал подальше в мертвое море, даже перед подъездным кошаком за такую рыбу было бы стыдно.

На берегу валялись кучи пластиковых бутылок и того же цвета бледные гладкие тела. Иван Тихонович, оглядевшись, скомандовал вернуться «маленько назад» — под тополя, чтобы не было так жарко. И подальше с глаз. На поляне быстро раскинули принесенную снедь.

Поминки по родине начались весело. Много говорили, ели, чуть меньше пили, недолго плакали, бабы тут же заходились в хохоте, то вспоминая юность, то делясь последними новостями. Минут через двадцать уже начали петь. Из машины принесли баян. Через час — пустились в пляс.

Не мог отвести глаз от одного утопленника — сбросив пиджак, тот ловко, молча, без улыбки вытанцовывал минуты две, потом его лицо налилось кровью, и он стал ожесточенно впечатывать ноги в ровную землю. Человек-скорбь. С рыбьим запахом и рыбьими же потусторонними глазами.

Топал с силой, всем своим весом, подпрыгивал и резко распрямлялся, очевидно, желая пробить запыленными ботинками глухую твердь. Как сваи забивал. Его движения заражали, вскидывались и присоединялись к нему другие, с той же злобой и отчаянием вытаптывая сухую траву. Под внутренние ритмы: баянист наигрывал нечто противоположное — «Клен ты мой опавший».

Мужики в возрасте, пролетарской наружности, от которых обычно трудно ждать чего-то, кроме неуклюжести и хмурости, лихо замахивали из стаканчиков водку, поднимались и шли в круг; их движения были безупречны и даже, на мой взгляд, красивы, они зримо входили в транс, глаза стекленели, баянист смирно замолк, чтобы не мешать.

Незадолго до этого присутствовал под Кызылом на обряде камлания. Шаманка Ай-Чурек Оюн (Сердце Луны) извивалась в тряске, но твердо и мягко ставила ноги на землю. Дикая пляска русских мужиков и походила на ту огненную мистерию, и нет: ноги Ай-Чурек были обуты в идыги с загнутыми вверх носками — дабы не поранить землю. А утопленники хотели ее, матушку, втоптать куда-нибудь поглубже. Над ними было нагретое безоблачное пустое место, под твердью планетной — вероятно, тоже; туда они ее и вбивали.

Они плясали, потому что иначе нельзя. Ну не реветь же им.

Раньше раз в пять лет руководство ГЭС выделяло жителям затопленных сел теплоход, который шел и совершал над селами «круги памяти».

Красноярское водохранилище образовалось при затоплении долинной части Енисея в 1967–1970-х годах. Раскинулось море широко — над черемуховыми зарослями, печками и подсолнухами, над самыми урожайными в крае полями и горными речками, над мельницами и земляничными полянами. Птицы искали гнезда, кружа над волнами, звери метались по берегу, не понимая, как им добраться до своих нор. Потом это закончилось. Люди грустят до сих пор.

Перед затоплением агитаторы ходили по избам, давили на сознательность собирающих скарб переселенцев — мол, вся страна смотрит на строительство величайшей в мире (в те времена) ГЭС, весь народ нуждается в покорении Енисея.

Агитаторы хотели, чтобы люди покидали родные дома и могилы с улыбкой. Обещали им в будущем бесплатное электричество. Много чего обещали. Потом мутные волны гнали всплывшие гробы.

Немного погодя енисейская сальса повторилась. Анна Прокопьевна глухо сказала: «Топающие по волнам». Показалось, она смотрела на них с сожалением и, возможно, упреком. Хотя какие у нее могли иметься счеты к ровесникам? Когда их родину топили, они еще кур гоняли. Что они могли? Только прожить вот такую жизнь, чтобы пить сейчас, черстветь нутром, тушить его.

Черт, откуда мне знать, что она думала. Может, она жалела их, себя, и только.

Не замечали, карандаши иногда скатываются со стола. Земля все-таки круглая. И реки, в отличие от городов, почти не опираются на землю, суть их — движение, и коли они не отталкиваются от земли, а просто скользят по ней, значит, твердь — это все-таки шарик.

И все на нем возвращается друг к другу, «обратка», как сейчас говорят, неминуема, и шарик крутится с бешеной скоростью, упираться ему не во что, под ним полное отсутствие чего-либо. Топай по нему — не топай, с остервенением или без него, вряд ли можно сдвинуть наш шарик с его путей.

Шойгу о панике

17 августа 2009 года произошла катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС, погибли 75 человек. Плотину не прорвало, но народ, опасаясь этого, рванул в горы. Это было только начало: потом под гудящей дамбой осень, долгая зима и весна в страхе и ожидании — на плотине наросли десятки тысяч тонн льда, ледовые наросты рядом с водобойным колодцем достигали 22 и более метров, перспективы пропуска паводковых вод были туманны. Документы, лекарства, фотографии собраны в рюкзаки или чемоданчики, путь до ближайших сопок пройден, время засечено — многие не укладывались.

Помню, приехал писать о «герое года» —

сразу после катастрофы эти кадры видел весь мир: по колено в воде, несущейся из разнесенного в клочья машинного зала, светловолосая гражданка на вытянутых руках держит обесточенный шлагбаум — чтобы выпустить машины с драпающим начальством.

Над ней нависает плотина высотой в четверть километра, три десятка кубокилометров мягкой енисейской водицы. Мимо со свистом пролетают обломки машзала. А она стоит и держит небо над мужиками. Это была Светлана Смельницкая, как с немалым трудом мне удалось выяснить. Прошло уже четыре месяца с подвига и катастрофы.

В Черемушках (городке при ГЭС) ее тогда не оказалось, меня пригласила к себе Татьяна Крамаренко.

— Кто-то как начал пить на похоронах, так до сих пор не останавливается, кто-то пришел в себя. Хотя в себя ли? Я вот хотела купить соленья — огурцы, помидоры. Спрашиваю у бабусек-дачниц, не продадут ли? Они задумываются и потом с удивлением констатируют, что никаких дачных заготовок на зиму в этом году не сделали. Они сами это вот только что для себя выясняют. Но у меня есть варенье из ягод, которые я собрала до 17-го и успела сварить еще в той, прошлой жизни. — Заходим купить что-нибудь к чаю, поднимаемся в панельную клетушку. — Здесь я только ночую, живу на работе. Когда выключаешь ночью телевизор, сразу на мозг начинает давить гул падающего Енисея и вот эта вибрация: она ощутима в воздухе, да?

Да.

Шойгу, тогда глава МЧС, стыдил земляков. «Я очень бы хотел и буду настаивать, чтобы нашли всех людей, которые сеяли панику», «Всех этих ребят надо наказывать жестко, как и тех, кто в первые дни нагревал руки на людских тревогах, взвинчивая цены на бензозаправках и в магазинах, собирая еще большие очереди».

О какой панике он говорил? Паникеры — те, кто, не дождавшись отсутствовавшей официальной информации, схватив в охапку детей, скупив в ближайших лавках хлеб и заправив под завязку машину, гнал прочь от плотины в горы? У этих людей неправильный инстинкт самосохранения, а у матерей что-то не то с материнскими безусловными рефлексами?

Паникеры — это те, у кого в подкорке Чернобыль и сотни других доказательств, что власти никогда и ни в чем доверять нельзя? И чья это проблема, что власти не верят?

Во всех городах и поселках, живущих под постоянной угрозой, под нависающей над ними убийственной толщей воды, есть мифы. В Саяногорске, Абакане, Майне, Красноярске. О местах, которые не затопит, о времени, за какое еще можно спастись. С мифами, конечно, тоже можно бороться. Только это не менее бессмысленно, чем воевать с людским инстинктом самосохранения, самоорганизацией народа, обзывая это паникерством.

Над Красноярском — населением нижнего бьефа, подплотиньем, — нависают 73 кубокилометра ледяной воды, Красноярское море — четыреста верст длиной, и площадь его зеркала — две тысячи квадратных километров.

Ковриком для Китая

А потом, в десятых годах, завершили достройку БоГЭС (Богучанской ГЭС) на Ангаре и затопили местные деревни. Перед потопом их сжигали санитарные бригады з/к, тут их называли зондеркомандами. Зека повышали капитализацию «Русала» и «РусГидро» (это называлось частно-государственное партнерство), сейчас запруженная Ангара крутит турбины гидроэлектростанций, вырабатываемое электричество консервируется в алюминиевые чушки.

ПРОДОЛЖЕНИЕ

—

Источник: Новая газета