ryb.ru
Дубы и козы. А сельдь-то где?
После Сталина. Часть вторая. С чем же осталось сельское хозяйство СССР после смерти вождя.
Вместо свиньи и коровы
В 1950 году страна подводила итоги пятилетки «восстановления и развития народного хозяйства». По официальной версии она была выполнена «досрочно и с превышением планов».
Впрочем, утверждать могли все что угодно — ведь в те годы цифровые данные в рамках режима секретности не публиковались. Например, объявили о том, что «получен хороший урожай зерновых культур», — без лишних уточнений. Лишь из вышедшего спустя десять лет статистического сборника «Сельское хозяйство СССР» можно было узнать, что собрали тогда 81,2 млн тонн. Это было ниже как показателя 1940 года (95,6 млн), так даже и результата 1913-го (86 млн).
Урожайность с гектара на четвертую пятилетку планировалась на уровне 12 центнеров — реально же составила 7,4. По РСФСР валовой сбор зерна составил 46,8 млн тонн — хуже, чем
Поголовье крупного рогатого скота составило 58,1 млн голов, почти сравнявшись с результатом 1916 года (тогда по результатам сельскохозяйственной переписи насчитали 58,4 млн), но даже довоенный уровень (54,5 млн) оказался превзойден лишь ненамного, до доколхозного же (70 млн) было очень далеко.
Свиней насчитывалось 22,2 млн голов — меньше, чем
Овец — 77,6 млн, тогда как
Лишь козоводство праздновало триумф с рекордным показателем в 16 млн голов, который оставил далеко позади и дореволюционные, и доколхозные, и довоенные цифры (причем в последующие годы он еще и рос, достигнув по итогам 1952-го 17,1 млн). Что неудивительно — на этих неприхотливых животных налог был в 10 раз меньше, чем на коров, так что колхозники предпочитали заводить именно их.
«Сталинская корова» — так с горьким юмором прозвали козу селяне.
При таких показателях аграрной сферы неудивительно, что провалили пятилетку и пищевая промышленность, и торговля. Объемы продаж продовольственных товаров составили лишь 94% от уровня 1940 года, в том числе по продажам муки, хлеба и хлебобулочных изделий — 90%, молока и молочных продуктов — 87%. Учитывая, что на рубеже 1930–1940-х годов в СССР бушевал острый кризис снабжения, результаты «пятилетки восстановления» вдохновить не могли.
Горячее лето 1951 года
Новая пятилетка также обещала быть весьма непростой: уже в 1951-м, и особенно в 1952 году, СССР поразили крупномасштабные засухи. Жара, стоявшая летними месяцами 1952-го, во многих местностях РФ установила рекорды, продержавшиеся аж до 2010-го! Эти бедствия будто по злой усмешке судьбы пришлись на годы осуществления комплекса мероприятий по борьбе с ними, известного как «сталинский план преобразования природы». Предполагалось создание полезащитных лесных насаждений, призванных защитить поля от жарких южных ветров — суховеев, внедрение травопольных севооборотов для повышения урожайности, создание прудов и водоемов для орошения и многое другое. Разрекламировали эту очередную кампанию, как мало что в советской истории на тот момент, однако можно было бы догадаться, что результаты она даже при образцовом выполнении даст не скоро.
А ее выполнение хромало на обе ноги — ведь проведение работ взвалили на многострадальные колхозы, и без того связанные по рукам и ногам массой обязательств.
Кроме того, работы регламентировались указаниями центра, которые отличались дилетантизмом и не учитывали природных особенностей затронутых планом регионов. Обе эти черты вообще характерны для советского политического курса в отношении сельского хозяйства, но в «преобразовании природы» проявились, пожалуй, наиболее концентрированно. Как следствие неудача следовала за неудачей. Лесопосадки проводились по шаблону — гнездовым способом при наличии фиксированного набора древесных пород. Так, везде «рекомендовалось» (требовалось) высаживать дуб как более устойчивую и долговечную породу — но дубы хорошо росли только на чернозёмах, а в других условиях приживались плохо.
Далее, лесопосадки были спланированы с неправильным учетом направления ветров, что приводило не к ослаблению, а, наоборот, к усилению их силы и воздействия.
Навязывание всем без разбора регионам травопольных севооборотов с их упором на высевание чрезвычайно «прожорливой» яровой пшеницы приводило к порче и истощению почв. Как следствие — урожайность не столько росла, сколько падала. Строительство прудов и водоемов повсеместно осложнялось нехваткой стройматериалов и техники, а еще более — специалистов и вообще «трудового ресурса». Из-за этого работы проводились на низком уровне, построенное эксплуатировалось с нарушением всяческих норм (а ремонт зачастую не проводился вообще), что приводило к авариям и разрушению построенного. А главное — не соблюдались сроки и нормы полива, внесения удобрений. Все это вело к деградации плодородного слоя почвы и опять-таки падению урожайности.
Пожалуй, по отрицательной корреляции рекламного шума и полученных результатов этому плану следует присудить первое место среди позднесталинских начинаний, направленных на «подъем деревни».
Прополка лесной полосы. Фото: ТАСС
На колхозном фронте — без перемен
В такой обстановке жизнь на селе оставалась столь же безрадостной, что и десятью, и двадцатью годами ранее. Но если в 1930-е еще теплилась надежда на то, что ситуация вскоре переменится или хотя бы к ней получится приспособиться и как-то переустроить «под себя», если в середине 1940-х ждали перемен, заслуженных самоотверженным трудом в годы войны, то теперь село будто охватила безысходность. Это видно уже хотя бы по показателям потребления:
«Структура питания колхозников была малокалорийной и однообразной. В 1950 году в среднем на одну душу в месяц потреблялось
Уже спустя несколько лет специалисты Института питания Академии медицинских наук СССР били тревогу, настаивая на как можно более быстром изменении рациона населения, прежде всего сельского, в сторону снижения потребления картофеля, овощей и бахчевых и увеличения доли продуктов животного происхождения («потребление большой массы растительной пищи, компенсирующей нехватку животной, влечет за собой тяжелые желудочные заболевания»).
«Городские», открывая для себя деревенскую повседневность, по-прежнему ужасались. Знаменитая поэтесса Ольга Берггольц весной 1949 года отправилась с целью сбора материала для очередного журналистского очерка в Старое Рахино — рядовую деревню Новгородской области:
«Полное нежелание государства считаться с человеком, полное подчинение, раскатывание его собой, создание для этого цепной, огромной, страшной системы… Весенний сев превращается в отбывание тягчайшей, почти каторжной повинности: государство нажимает на сроки и площадь, а пахать нечем… И вот бабы вручную, мотыгами и заступами, поднимают землю под пшеницу, не говоря уже об огородах. Запчастей к тракторам нет. Рабочих мужских рук — почти нет… Живут чуть не впроголодь. Вот все в этом селе — победители, это и есть народ-победитель. Как говорится, что он с этого имеет? Ну хорошо, послевоенные трудности, пиррова победа (по крайней мере, для этого села) — но перспективы? Меня поразило какое-то, явно ощущаемое для меня, угнетенно-покорное состояние людей и чуть ли не примирение с состоянием бесперспективности… [Председатель колхоза] милая, обаятельная, умная и — страшно уставшая женщина. Она сказала вчера, почти рыдая: «Понимаете, жить не хочется, ну не хочется больше жить», — и несколько раз повторила это в течение дня… Это — общее отчуждение государства и общества… Видела своими глазами, как на женщинах пашут. Репинские бурлаки — детский сон».
Бродяги и жалобщики
Протестовать (точнее жаловаться) в таких условиях решались относительно немногие. За 1947–1952 годы в Совет по делам колхозов при Совете министров СССР поступило 126 тысяч такого рода посланий. Неизмеримо большее количество решило, несмотря на отмеченную Берггольц установку «не вооружать колхозников паспортами», покинуть родные места. За 1946–1953 годы из села уехали около 8 млн человек, в том числе 3,3 млн — в 1949–1953-м. Весной 1953 года специалисты названного ведомства били тревогу:
«Трудоспособное население в колхозах за последние годы сократилось… Наибольшее уменьшение числа трудоспособных имеет место… в колхозах областей северных, северо-западных и центральных нечерноземных районов СССР…
Процесс уменьшения трудоспособного населения в колхозах за последние годы усилился».
Попутно и в связи с этим обострилась проблема нищенства и бродяжничества. В июле 1951 года появился даже секретный указ президиума Верховного совета СССР «О мерах борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами». Исполняя оный, во втором полугодии того года милиция задержала по стране 107,7 тысячи человек, а в 1952 году — уже 182,3 тысячи. Министерство внутренних дел СССР констатировало, что
«количество лиц, занимающихся нищенством, остается значительным, а в отдельных местностях оно не только не снижается, но и возрастает». В одной только Москве в течение первого года действия указа арестовали более 25 тысяч нищих и бродяг.
Бежавшие из деревни и не сумевшие устроиться бывшие колхозники оказались среди них контингентом вполне весомым. Более того, нищенство начало превращаться в своего рода промысел — к примеру, в столицу регулярно наведывались и занимались попрошайничеством колхозники Калужской области.
Магическая цифра
В этой обстановке ждать от сельского хозяйства каких бы то ни было успехов не приходилось. Красноречиво выглядели результаты сборов урожая зерновых в 1952 году — они оказались ниже, чем в предвоенном 1940 году, когда был наконец-то достигнут уровень сборов конца 1920-х — который, впрочем, все равно оказался ниже, чем в пресловутом 1913-м. Впоследствии Хрущев жаловался, что «за период с 1948 по 1954 год… по существу не увеличились валовые сборы и заготовки зерна. Производство молока также не росло, а среднегодовое производство мяса было ниже того уровня, которого страна достигла перед войной».
Сложно сказать, осознавал ли всю глубину упадка «вождь». С одной стороны, его в послевоенные годы регулярно подводило здоровье, и текущие дела его интересовали мало (чтобы эти дела хоть как-то двигались, его заместители распределили между собой порядок председательства на заседаниях правительства и право подписывать постановления Совмина).
С другой, это вовсе не мешало ему организовывать все новые и новые идеологические и репрессивные кампании или выступать с «программными заявлениями» типа статьи о языкознании или брошюры «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952). В последней он, к примеру, поставил задачу «постепенного превращения колхозной собственности в общенародную собственность и введения продуктообмена — тоже в порядке постепенности — вместо товарного обращения». Делать это следовало в видах «развития и укрепления социалистического производства», что «облегчит переход от социализма к коммунизму».
То есть даже и в конце жизни Сталин, вопреки распространившимся ныне утверждениям, нисколько от идеологических догматов не отходил и никаких теоретических новаций, выходящих за их рамки, не вынашивал.
Ухудшающееся здоровье также не мешало Сталину добиваться бумажных триумфов. На состоявшемся осенью 1952 года съезде компартии Г.М. Маленков, курировавший в ее руководстве сельское хозяйство, объявил, что «валовой урожай зерна составил 8 млрд пудов… Таким образом, зерновая проблема, считавшаяся ранее наиболее острой и серьезной проблемой, решена с успехом, решена окончательно и бесповоротно». Это достижение вписал в доклад лично «вождь», занимавшийся редактурой текста. Видимо, на Сталина цифра 8 млрд пудов производила своего рода гипнотизирующий эффект — достичь «через два-три года» этой отметки он требовал еще на II Всесоюзном съезде колхозников-ударников в 1935-м. Однако при его жизни этот результат остался мечтой — так, за 1949–1953 годы средний валовой сбор зерна составил лишь 4,9 млрд.
Незнание — сила?
В условиях тотальной закрытости статистических сведений об этом знал лишь очень узкий круг высших руководителей. Для населения же и на весь мир широковещательно транслировалась совершенно иная картина — и это вышло режиму боком. Сделанное Маленковым заявление всколыхнуло страну, в газеты и органы власти буквально отовсюду посыпались жалобы на то, что в продаже нет хлеба. На места разослали комиссии, которые потом отчитывались перед руководством КПСС. Руководитель одной из них, секретарь ЦК партии А.Б. Аристов, вспоминал спустя несколько лет о разговоре по итогам своей поездки:
«— Я был в Рязани. — Что там? Перебои? — Нет, говорю, тов. Сталин, не перебои, а давно там хлеба нет, масла нет, колбасы нет. В очереди сам становился с Ларионовым в шесть–семь утра, проверял. Нет хлеба нигде. Фонды проверял, они крайне малы».
Причем, по словам Аристова, то же наблюдалось и в других городах области. Н.С. Хрущев и другой новый секретарь ЦК, бывший глава Краснодарского обкома Н.Г. Игнатов докладывали на следующем заседании, что украинцы и кубанцы, исстари питавшиеся пшеничным хлебом, сетуют, что его в продаже не бывает, а кормят их суррогатом из ржаной муки и опилок.
На это Сталин с подкупающей непосредственностью заявил: «Надо дать белый хлеб им».
Сельскохозяйственные работы. Фото: Фотохроника ТАСС
Выражаясь современным языком, «рейтинг» диктатора к концу его жизни был весьма низок. Сами за себя говорят высказывания, последовавшие за объявлениями в начале марта 1953 года о его болезни и смерти. Вот лишь некоторые:
Приводить подобного рода изречения можно долго — их сотни и сотни. Интереснее обратиться к их содержанию, и выясняется, что среди наиболее часто встречающихся обвинений по адресу умирающего — плачевное состояние деревни и тяжкая доля ее жителей. Казалось бы, перед нами «гнусная клевета отдельных антисоветчиков». Однако сообщения местных партийных руководителей вполне с ними согласуются. Так, первый секретарь Ярославского обкома В.В. Лукьянов докладывал, что
«особо тяжелое положение сложилось… с торговлей мясом, колбасными изделиями, животным маслом, сахаром, сельдями, сыром, крупой и макаронными изделиями. Неоднократные просьбы облисполкома к Министерству торговли СССР об увеличении рыночных фондов для области не находят необходимого разрешения, хотя по отдельным товарам (сахар, рыба, сыр) фонды несколько и увеличены, но они не покрывают действительной потребности. По большинству же товаров фонды из квартала в квартал снижаются».
Первый секретарь Смоленского обкома Б.Ф. Николаев информировал:
«Сельское хозяйство области находится в крайне тяжелом положении. Государственные планы и задания, как правило, не выполняются. В течение ряда лет колхозы получают незначительные доходы, что сдерживает восстановление и развитие хозяйства… По поставкам сельскохозяйственных продуктов образовались большие недоимки, и в ближайшие годы значительная часть колхозов не в состоянии рассчитаться с государством».
Все это прямо сказывалось на продовольственном обеспечении населения. Ф.Р. Козлов, в начале 1950-х годов первый секретарь Ленинградского горкома, а затем обкома, возмущался спустя несколько лет:
«Ведь даже в Ленинграде и в Москве, в крупнейших центрах нашей страны, молока, овощей и картошки в достатке не было! В других городах и хлеба не было».
Ему вторил А.М. Пузанов, занимавший тогда пост главы Совмина РСФСР:
«Не говоря о мясе, молоке и масле, недоставало хлеба даже в крупнейших городах и промышленных центрах. Кто не помнит до сих пор те тысячные очереди, которые очень часто образовывались с вечера!»
Даже в «образцовом коммунистическом городе» Москве хлеб продавался с примесью около 40% картофеля, причем не более 1 кг в одни руки.
«А за хлебом какие у нас были очереди! Во всех городах не было хлеба!» — рассказывал о ситуации в Белорусской ССР К.Т. Мазуров, в те годы первый секретарь Минского горкома.
Так дальше нельзя
Окружению «вождя» пришлось задуматься о будущем. Еще в начале 1953 года были разработаны предложения по стимулированию аграрного производства, предполагавшие повышение закупочных цен на продукцию колхозов и совхозов. Повышение предлагалось весьма умеренное, однако диктатору оно показалось чрезмерным, и он посчитал, что одновременно следует поднять налоги для колхозов и колхозников — в три раза, до 40 млрд руб. Хрущев передавал такое рассуждение Сталина в связи с этим: колхозники живут богато, и, продав только одну курицу, могут полностью расплатиться по государственному налогу (о схожем по содержанию разговоре сообщал и занимавший в те годы пост министра финансов СССР А.Г. Зверев). Здесь самое время задуматься о соотносимости представлений «вождя» с реальностью — все доходы колхозов страны за 1952 год составили 42 млрд рублей… Впрочем, Сталин смотрел на проблему по-своему:
«Мужик — наш должник… Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству».
Участники траурного митинга трудящихся, посвященного памяти секретаря ЦК КПСС Иосифа Виссарионовича Сталина, скончавшегося 5 марта 1953 года. Фото: А. Зенин/ТАСС
Смерть «хозяина», часто преподносимая как всенародная трагедия, на деле, судя по источникам, стала трагедией лишь для меньшинства. Большая часть населения испытывала смесь страха за будущее (довольно быстро прошедшего), чувства облегчения — и острого запроса на перемены, прежде всего — в повседневной жизни. Это отмечают практически все историки, занимающиеся этим периодом. Даже такой под конец жизни симпатизировавший Сталину автор, как В.Н. Земсков, и тот признал, что «продолжать линию покойного вождя без существенных корректировок — это был путь заведомого политического самоубийства».
ПРОДОЛЖЕНИЕ
—
Источник: Новая газета